Колонка коллекционера
В этой рубрике мы станем публиковать статьи только о редких и коллекционных изданиях. Разумеется, для таких статей особое значение имеет визуальный ряд, поэтому просим авторов не забывать снабжать свои тексты иллюстрациями. |
Модераторы рубрики: Vladimir Puziy, С.Соболев Авторы рубрики: Artstasya, Vladimir Puziy, Karavaev, С.Соболев, Petro Gulak, Kons, atgrin, teron, Saneshka, slovar06, WiNchiK, ergostasio, iRbos, LadyKara, Вертер де Гёте, lordalex, sham, eonixa, febeerovez, isaev, killer_kot, Zivitas, Securitron, bvelvet, Толкователь, chert999, Леонид Смирнов, Mishel78, Алексей121
| Статья написана 29 марта 2020 г. 19:56 |
НЕОБХОДИМОЕ ВСТУПЛЕНИЕ Для начала две цитаты — как бы в качестве эпиграфа. Первая: “Если в край наш спокойный / Хлынут новые войны / Проливным пулеметным дождем,— / По дорогам знакомым / За любимым наркомом / Мы коней боевых поведем". (А.Сурков. Конармейская песня. — Цит. по кн.: А. Самсонов. Знать и помнить. М., 1989, с. 134). Вторая: “...в Товарищах офицерах любовь протекает на фоне политико-воспитательной работы среди офицерского состава Н-ского танко-самоходного полка. И это ужасно... Это же нужен какой-то особенный читатель — читать такие книги! И он у нас есть. То ли мы его выковали своими произведениями, то ли он как-то сам произрос — во всяком случае, на книжных прилавках ничего не залеживается”. (А. и Б. Стругацкие. Хромая судьба. “Нева". 1986, Nо 7, с.95).
Да, именно в таком вот виде представляет себе военную литературу — поэзию и прозу — основная масса населения “самой читающей страны в мире". И именно в таком виде она многим нравится, это Стругацкие правильно отметили. Ничего удивительного — процентов восемьдесят художественной продукции военной печати написано в таком же духе, в духе, так сказать, Случая в карауле А. Ф. Сорокина — следовательно, предложение рождает спрос. Что касается фантастики, то в ней, как вы сейчас убедитесь, сложилась несколько иная картина — и это при том, что я беру даже не всю военную фантастику в целом, а лишь ту ее часть, что была опубликована военными изданиями и издательствами. Итак, чем же порадовало Министерство обороны СССР своих преданных читателей в области фантастики? 1. О ДВУХ ИЗДАНИЯХ НАРКОМАТА ОБОРОНЫ И еще две цитаты. Первая — из воспоминаний И. Д. Чередник-Дубовой: “Не помню, в каком году вышла нашумевшая тогда книга Война 1936 года, книга, переведенная, кажется, с английского. Я, прийдя с работы, зашла к Якирам. Там были Ян Борисович(Гамарник), Якир, Дубовой и еще несколько военных. Говорили об этой книге. Я побыла несколько минут и хотела уже уходить, когда Ян Борисович спросил меня, читала ли я ее. Я ответила утвердительно. "Ваше мнение?” — “Когда читаешь, становится страшно — какая сила техники, война механизмов, война самолетов. Как-то даже и не хочется думать о возможности такой войны..." Ян Борисович горячо запротестовал: “Вот это уже никуда не годится. Как это — думать не хочется? Да, товарищи, — обратился он к присутствующим, — война будущего — война механизмов, и у нас должны быть самые лучшие и самые новейшие механизмы. К сожалению, это еще не все понимают". (Цит. по ст.: З. Ерошок. Его знала вся страна. — В сб.: Возвращенные имена. Том 1. М., 1989, с. 148). В данном случае имеется в виду роман Гельдерса Воздушная война 1936 года. Разрушение Парижа (Пер. с нем. М., 1934). Это одно издание. Вторая цитата — из письма В.А.Смирнова: “Перед войной вышла книга Н.Шпанова Первый удар — о будущей войне с Германией. Автор за 30-45 минут одним налетом советской бомбардировочной авиации выводит из строя всю германскую промышленность. После чего германский рабочий класс поднимает восстание против Гитлера. Красная армия переходит границу Польши и воюет на чужой территории. Сейчас об этом стыдно читать, но это было”. (Цит. по кн.: А.Самсонов. Знать и помнить. М., 1989, с.79). Николай Шпанов. Первый удар. Повесть. М., 1936.^Это другое издание. Причем вышло оно в “Библиотеке командира”; К чему все^это привело — уже известная и уже история... А ведь между этими двумя изданиями— в 1935 году — журнал “Красноармеец-краснофлотец” под названием Мы проходим через войну опубликовал главу из романа Леонида Леонова Дорога на Океан — и там будущая война рисовалась отнюдь не столь радужными красками (впрочем, в этом вы можете убедиться сами — этот роман после смерти Сталина переиздавался очень часто). С Первого удара же как отрезало... Более того — сценарий, описанный в этой книге, пытались даже воплотить в — жизнь: раздел Польши 40-го года — это не совсем сюда, а вот рейды советских бомбардировщиков на Берлин в начале войны — ну, это чисто по Шпанову. Другой вопрос, какой крови это стоило... 2. О ДВУХ АВТОРАХ ВОЕНМОРИЗДАТА Когда прошел первый шок от войны, развернувшейся совсем не по тому сценарию, и стало наконец ясно, что на одних только лозунгах, призывах и “Боевых киносборниках” на тему, как Василий Иванович Чапаев выплывает из реки и скачет громить фашистов, до конца войны не протянуть, — военная печать вновь обращается к фантастике. В 1942-м году журнал “Красноармеец" печатает сокращенный вариант пове-ш сти нашего старого знакомого Николая Л ШПанова Тайна профессора Бураго. На стратегические проблемы автор уже не замахивается — это боевик с кровожадными, но глупыми фашистами, доблестными красноармейцами и заглавным профессором с его фантастическими изобретениями — и так далее, в том же духе. Впрочем, автора вряд ли стоит в чем-либо упрекать — в то время правда была видна из каждого окопа, а чтиво — оно отвлекает. Повесть стала популярна, а ковать железо, не отходя от кассы, Шпанов умел: в 1943-м, одно за другим, печатаются два продолжения — Происшествие на Клариссе" в “Красноармейце” и Пленники ОстроваТуманов в “Краснофлотце". Но не долго музыка играла... Был ли Шпанов репрессирован, не знаю. Но то, что в 1944-м публикация полного варианта романа — как отдельными выпусками в “МГ" под названием Тайна профессора Бураго, так и в журнале “Огонек" под названием Война невидимок, — была прервана — это факт... (И лишь в 1958-м году Война невидимок все-таки была издана целиком в “Советской России"). Вот и осталась военная печать без весьма маститого для тех времен фантаста. Но, как известно, свято место пусто не бывает: в том же 1944-м году, в том же “Краснофлотце" один за другим появляются рассказы тогда еще молодого и никому не известного Ивана Антоновича Ефремова: Встреча над Тускаророй, Де-ны-Дерь (более известен под названием Озеро Горных Духов), Катти Сарк, Последний марсель. В том же 44-м все эти рассказы с добавлением Аголла Факаофо и Бухты Радужных Струй выходят в Во-енмориздате авторским сборником Встреча над Тускаророй. В 1945-м “Краснофлотец" печатает еще два рассказа И. А. Ефремова: Тени минувшего и Ак-Мюн-гуз (более известен, как Белый Рог). 3. ИНТЕРМЕДИЯ О “ЗВЕЗДНОМ ЧАСЕ” “КРАСНОФЛОТЦА" В ответе на анкету для писателей-фантастоз, распространенную “Уральским следопытом" лет десять назад, Дмитрий Биленкин писал: “В комментариях к собранию сочинений А.Грина указано, в каких журналах впервые были опубликованы те или иные его произведения. Оттуда я (верно, не один я) впервые узнал о существовании многих журналов первой четверти века. Забвения они, выходит, избежали потому, что публиковали Грина..." ("Уральский следопыт", 1979, N0 6, с.69). Вот и журнал “Краснофлотец” точно так же избежал забвения благодаря своим публикациям И. А. Ефремова и, смею надеяться, заслужил тем самым немалую благодарность и от советского фэндома. Но и это отнюдь не все его заслуги на данном поприще. В том же 1944-м году журнал выпускает приложением “Библиотечку "Краснофлотца", а в ней: сборник Марка Твена с Путешествием капитана Стормфилда на небеса; сборник Проспера Мериме с Венерой Илльской; сборник Г. Дж.Уэллса, включающий рассказы В бездне,Морские пираты, Остров Эпиорниса, Красный гриб и один из лучших его рассказов Калитка в стене. Мало того, в той же серии выходит повесть-феерия весьма тогда нелюбимого официальной критикой “космополита” А.С.Грина Алые паруса. В 1945-м, как уже было сказано, продолжается публикация рассказов Ефремова. В 1946-м вдохновленный примером собрата “Красноармеец” в своей библиотечке тоже выпускает сборник Уэллса — Похищенная бацилла: из фантастики, помимо заглавного рассказа, в него вошел также Новейший ускоритель. А “Краснофлотец” успевает напечатать ныне совершенно забытый рассказ Н.Добровольского В глубине океана. 1947 год: Военмориздат переформирован в связи с наступившим мирным временем, “Краснофлотец” и “Красноармеец” объединены в журнал “Советский воин”, руководство которого, по-видимому, сменилось: хотя по инерции в библиотечке теперь уже “Советского воина" выходит сборник Джека Лондона с Любопытным отрывком — хорошая фантастика надолго уходит из, теперь уже, Во-ениздата... Ну чем не пролог к истории с “МГ"?.. 4. О ДВУХ НАПРАВЛЕНИЯХ ФАНТАСТИКИ ВОЕНИЗДАТА В 50-Х И пошла волна “подвигов разведчиков" и "майоров Прониных". Не будем останавливаться на напрочь забытом рассказе Г.Травина Загадка пятнадцати высг ре лов, опубликованном в “Советском воине" в 1949-м году. Несколько более известен Николай Томан. 1950-м году в серии “Библиотека военных приключений" (в те времена она имела формат близкий к нынешней “БСФ", но только твердую обложку) выходит его сборни к Что происходит в тишине. Входил в этот сборник рассказ Секрет "Королевского тигрё' (хоть этот рассказ и был перепечатан в 62-м году в калининградском сборнике Капитан звездолета, к фантастике он, тем не менее, отношения не имеет) и повесть, давшая название всему сборнику. А из этого творения выясняется, что немцы, отступая, в некоторых населенных пунктах, наиболее подходящих, на их взгляд, для размещения наших штабов, оставляли свое зловещее изобретение — электролампу с микрофотоаппаратом, коварно полагая, что именно под ней будут рисовать всякие карты и другие секретные дела, поскольку она очень яркая и подло вкручена в самом удобном месте. Фотографирует аппарат через определенные промежутки времени, шпиону же только и остается, чтобы забрать потом микропленку. В 1953-м году этот шедевр выходит вторым изданием. Мало того, в 65-м, уже в современной серии “Военные приключения”, выходит сборник Томана Прыжок через невозможное с этой же повестью в составе*. В этот же сборник была включена и другая "фантастико-шпионская" повесть Томана —Майе /7?_ главным героем которой является самоходный кибернетический шпион, передающий телевизионное изображение своим заокеанским хозяевам (увы, последние не придумали ничего лучшего, как кроме опубликовать полученные с его помощью сверхсекретные снимки в газете, чем и вызвали закономерное расследование советских контрразведчиков). Вернемся однако в 50-е годы. Итак, одним из направлений фантастики Вое-низдата стало использование антуража Великой Отечественной войны. В те же годы начали публиковаться отдельные рассказы Леонида Платова, позднее вошедшие в его многократно переиздававшийся (в том числе и в Воениздате) и даже экранизированный роман Секретный фарватер. В этом романе следы фантастики очень даже заметны: вспомните * Насколько я помню, в более поздних изданиях данной повести абверовцы вмонтировали в электролампу уже не фотоаппарат, а нечто вроде примитивной телекамеры, кабель от которой тянулся в лес, где резидент в хорошо замаскированной землянке изучал секретные карты на экране примитивного же телевизора — так сказать, полные полевые испытания секретного оружия разведывательных служб “третьего рейха”. — Прим. ред — фашистская подводная лодка-рейдер, засекреченные стоянки ("винеты") по всему миру, испытания “вундерваффе" (чудесного оружия), план эвакуации Гитлера в Латинскую Америку, и т.д., и т.п. На той же грани фантастики балансирует и другой роман Платова — Предела нет!, Ч/ повествующийчоб изобретении психохимического по своему действию (внушающего страх) газа — лютеола — и испытаниях его на военнопленных. Этот роман дважды издавался в серии “Военные приключения" в 70-х. (Представляет некоторый интерес история создания этого романа: еще до войны Платов написал фантастический рассказ Аромат резеды, в 1952-м переработал его в полуфантастическую повесть^/ Вилла на Энее, а уже из нее и получился полуреалистический роман Предела нет!^ в начале семидесятых). В русле того же направления написан и более поздний роман Александра Насибова Безумцы (также выходивший в серии “Военные приключения"). Снова кошмарные эксперименты ученых-фаши-стов, снова несгибаемые военнопленные-разведчики, однако на сей раз сюжет вертится вокруг людей-торпед. Кстати, экранизация этого романа, получившая название Эксперимент доктора Абста,^ вошла в фильмографию советской кинофантастики, распространявшуюся не так давно ВС КЛФ. И снова вернемся в 50-е годы. Вторым популярным направлением военной фантастики тех лет стало обличение язв успешно загнивающего империализма и его попыток помешать построению светлого будущего в одной отдельно взятой шестой части земного шара. А началось все с войны в Корее. Как говорилось тогда — поступил социальный заказ, и была спешно переведена с польского повесть-агитка (с изрядной примесью фантастики) Мариана Белицкого Бацилла 078, повествующая о зловещих планах японских милитаристов, возжаждавших развязать бактериологическую войну. Издана она была в “Библиотеке военных приключений" в 1952-м году. А затем уж и советские авторы подключились. Это именно тот жанр, который мы сейчас стыдливо называем памфлетом. (Только не надо думать, что только Воениздат публиковал такие вещи: в те же годы совсем в других издательствах четырежды (!) переиздавался роман Валентина Иванова По следу — о том, как подлые наймиты империализма напускают на наши колхозные поля ихнюю саранчу... Совсем недавно этот роман был переиздан в серии “Мир приключений"!!!). Следующим достижением Военизда-та в данном направлении стала публикация в 1958-м году романа И. Цацулина Атомная крепость. Это было очень объемное произведение; помимо всяческих шпионов и наших отважных разведчиков там по по линии НФ описывались “самолет-невидимка", тектоническое оружие и даже старт пилотируемого орбитального корабля (впрочем, неудачный). (И опять не стоит слишком иронизировать над Воениздатом — в 1974-м (!) издательство “Современник" выпустило 2-ю часть этого романа — уже без какой-либо примеси фантастики, но с непременным “Вы арестованы, мистер Смит!" на последней странице...) Но разве мог пройти мимо столь многообещающего направления уже знакомый нам Николай Томан? Никак нет, товарищ полковник! И вот в 1960-м году он выпускает в Воениздате сборник памфлетов История одной сенсации. Заглавная повесть описывает гнусную провокацию ЦРУ, которое путем фальсификации “космических сигналов" от “братьев по разуму" призывает смести коммунистическую заразу с лица планеты. (Хотя здесь, похоже, Томан, сам того не желая, попал в самую струю нынешнего плюрализма...) Столь же прочно забыты ныне и две другие повести из этого сборника: Катастрофы не будет, если... и Пленники "Большого Джо”. Последняя из них расписывает моральную деградацию засыпанных в наблюдательном бункере после испытания супербомбы американских военных, включающую в себя посыпание головы пеплом и биения себя в грудь: “Ах, ну почему я не боролся за мир, а нагнетал гонку вооружений?!.” И не вписалось у нас в эти два направления, по-видимому, лишь самое первое произведение Г.Альтова, тогда еще Г.Альтшуллера, про которое он и сам совершенно забыл — в анкете “Уральского следопыта” своими первыми рассказами он назвал рассказы За чертой спидометра и Икар и Дедал, опубликованные в 1958-м году. А ведь еще в 1957-м в библиотечке “Советского воина” выходил рассказ Г.Альтшуллера и В.Фелицына Тайна тройного удара. Но если и автор не помнит — значит, шедевр небольшой... 5. О ДВУХ НОВЫХ НАПРАВЛЕНИЯХ ФАНТАСТИКИ ВОЕНИЗДАТА В 60-Х 60-е годы — начало “космической эры человечества”, — причем в космос в основном летят военные. Несколько отставший от времени Воениздат тоже наконец начинает осваивать это принципиально новое для себя направление фантастики. Если не считать робких подступов к теме космоса И.Цацулина и Н.Томана, то первопроходцем космической фантастики в военной печати стал “тот самый” А.П.Казанцев. Так, в 1961-м году в газете “Красная звезда" под названием В иллюминаторе с*— Венера была опубликована глава повести Планета бурь (известна также под названием Внуки Марса). И чтобы уже большие не возвращаться к нашему “корифею и классику”, упомяну, что в 1965-м та же газета напечатала его рассказ Машина времени (по всей видимости, вариант рассказа А'лин клином). В той же газете в том же 65-м году был напечатан отрывок из нового романа Г.Семенихина Космонавты живут на Земле. Сразу же эстафету подхватил и “Советский воин”, опубликовав еще один отрывок. В 1966-м году Воениздат выпускает роман полностью. Но нас больше интересует вторая книга романа — Лунный вариант, — опубликованная в 1968-м. Там описан пилотируемый облет Луны советским космическим кораблем, а это, что ни говори, до сих пор фантастика. Обе книги романа, уже под единым названием, Воениздат переиздавал в 1971-м и 1976-м годах. Снова возвратимся в 1965 год— по-чему-то он был наиболее продуктивен для этого направления, — "Советский воин" публикует рассказ Н.Васильева Голос Тау-Кита, а “Авиация и космонавтика”, печатает глав/покинутый на орбите*из романа Мартина Кэйдина, позднее вышедшего книгой в серии “ЗФ”. В 1968-м “Авиация и космонавтика” печатает главы из повести Р.Виноградова Марсианская “Звезда' (полностью так и не была опубликована), а в библиотечке “Советского воина" выходит “пришельческая" повесть Р. Агишева Руэлла ~(Эх, Аэлиты вы мои, Гианеи...) И все — вплоть до конца 80-х Воениздат к космической фантастике охладел... Также на волне “оттепели” Воениздат временно отказался от “доморощенных памфлетов” и перешел на публикацию некоторых, “с политической точки зрения правильных”, произведений западной политфантастики. “Первой ласточкой” этого направления стал роман Курта Занднера Ночь без милости, изданный в 1961-м году. Тут, правда, без прокола не обошлось — правда, не с самим романом западногерманского писателя, а с его экранизацией — в 1962-м году режиссер К.Файнцим-/уу мер снял фильм Ночь без милосердия. Слово А.Аджубею: “...в 1963 "остром" году Никита Сергеевич посмотрел как-то на "Мосфильме” картину об американских летчиках, которые должны были нанести по нашей стране атомный удар, но, поднявшись в воздух, вопреки команде сбросили бомбы в океан. Я так и не смог узнать название этой картины. Рассказывали, в какую ярость пришел Хрущев. Как же так, мы показываем наших потенциальных противников этакими благородными рыцарями, гуманистами, нарушающими приказ о бомбежке России! Какую же идейную нагрузку несет такой фильм? Он что, сделан советскими кинематографистами или его производство оплачено американцами?., Через несколько дней было готово соответствующее постановление". (А.Аджубей. Те десять лет. — В сб.: КС.Хрущев. Материалы к биографии. М.: Политиздат, 1989, с. 318). И с тех пор Воениздатом выбирались произведения, желательно, никак не касающиеся Советского Союза. В 1964-м году был издан роман Берта Коула Вулкан Суби, во многом предвосхитивший американскую войну во Вьетнаме. В том же 64-м первым изданием вышел еще один американский роман — Семь дней в мае Ф.Нибела и Ч.Бейли. В этом случае остается только поздравить Воениздат с несомненной удачей. Роман в свое время получил мировую известность, был экранизирован, киноверсия получила не менее широкую известность. На содержании не останавливаюсь, поскольку этот роман в 66-м был переиздан Воениздатом, в 80-х экранизировался нашим телевидением под названием Последний довод королей, а в 90-м был переиздан в “прогрессавасой" серии “Политический роман”.К/Ф В 1970-м Воениздат напечатш/роман англичанина П.Гринвея Человек, который похитил королеву и распустил парламент. Содержание его ясно уже из названия. Книга не запоминается совершенно, зато с классовой точки зрения несомненно правильна... 6. О ТОМ, КАКАЯ ФАНТАСТИКА ИЗДАВАЛАСЬ ВОЕНИЗДАТОМ В 70-Х А никакая не издавалась, кроме уже упомянутых Платова, Насибова и Семе-нихина... 7. О ВОЗВРАТЕ К ДВУМ СТАРЫМ НАПРАВЛЕНИЯМ ВОЕНИЗДАТА В 80-Х Уже на более высоком литературном уровне, но все с той же железобетонной целью — обличать коварные замыслы и происки империалистического врага, — были выпущены Воениздатом новые произведения, основанные на “закордонном” материале, а именно: Роман В.Попова Взрыв (1982 год). Похищение советского профессора, которого затем пытаются привлечь к исследованию проблемы замедления жизненных процессов в организме человека, ведущегося на загадочной базе, расположенной на не менее загадочном острове. Короче, еще один вариант “ноева ковчега”: дескать, люди, живущие в “замедленном” времени в каких-либо убежищах, сумеют еще при своей жизни дождаться спада радиоактивного заражения после атомной войны. Что уже хорошо, так это отсутствие традиционного “наши победили" в конце романа — профессору в отличие от, скажем, Шельги всеобщего восстания на острове поднять не удалось, и даже побег у него сорвался... Повесть Н.Черкашина Крик дельфина, вышедшая в серии "Военные приключения". История экипажа американской атомной подводной лодки, буквально “загнивающего" от “суперлепры" в результате утечки с имеющегося на борту бактериологического оружия. Поскольку прокаженные службу нести могут весьма длительное время, эта лодка была отправлена Пентагоном в “вечное" патрулирование — пока ученые не найдут лекарство. Наконец, поняв, что в море погоды не дождешься, капитан инсценирует гибель корабля и начинает промышлять морским разбоем, уничтожая всех свидетелей. По мере приближения к неизбежному концу — все-таки корабль эксплуатируется без каких-либо ремонтов и надлежащего технического обслуживания, — капитан намеревается произвести залп всем имеющимся на борту ядерным оружием по крупнейшим столицам мира, и только крик постоянного следующего за кораблем дельфина удерживает его от нажатия кнопки. В это время на борту начинается бунт, но в самый последний момент капитан успевает отправить подлодку на вечное погружение... Повесть несколько раз переиздавалась — в основном в "Детской литературе”, а не так давно была экранизирована, с непременным Джигарханяном в одной из главных ролей. В общем, для эпохи конца расцвета застоя вещь довольно-та-ки неплохая. Несколько позднее в нашей фантастике стала довольно-таки популярна тема ядерного конфликта, который удается предотвратить в самый последний момент. Два романа на эту тему выходили и в Воениздате: в 1988-м — Пожнешь бурю... С.Гагарина, а в 1990-м — Громовержцы В.Степанова, вошедший в состав его двухтомника. В тех же восьмидесятых Воениздат продолжает публиковать и западную по-литфантастику. Тут, правда, есть один нюанс: политический детектив и политическую же фантастику очень трудно отделить друг от друга. Поэтому определить жанровую принадлежность романов Т.Гиффорда Леденящий ветер (о всемирном нацистском заговоре) и Р.Ладлэма Рукопись Ченселора (о тайном правительстве США) я предоставляю читателям этих строк. Но оба эти романа имели в Воениздате по два издания. В 1988-м году Воениздат выпускает роман Джима Гаррисона Звездно-полосатый контракт, который, по мнению “Уральского следопыта”, бесспорно фантастический. Под конец этого раздела упомяну также, что в 1985-м году здесь выходит сборник “мастера акварельной прозы" В.Щербакова Летучие зарницы, за исключением заглавной повести к фантастике отношения не имеющий; туда же вошли и два его рассказа из сборника Красные кони, построенные на материале Великой Отечественной. 8. О ДВУХ ЖУРНАЛЬНЫХ ПУБЛИКАЦИЯХ 1962 ГОДА И ИХ ПОСЛЕДСТВИЯХ Итак, в 1962-м году журнал “Советский воин" печатает первый вариант рассказа А. и Б.Стругацких Человек из Паси-фиды, застолбив тем самым определенное место в благодарной памяти фэндома. Другой военный журнал — “Старшина-сержант” — в том же 62-м году печатает рассказ тоже тогда довольно-таки известного А.Колпакова Нейтринный импульс. (Немного о Колпакове: после ураганного разгрома Гриады и Голубой цефеиды, прокатившегося по страницам прессы в начале 60-х, у критиков стало правилом хорошего тона поиздеваться над каждым новым произведением злополучного автора. Затравленный писатель долго пытался скрываться за псевдонимами, как то: А.Мегалов, В.Глухов, Л.Кошевой и др. В конце концов о нем забыли, хотя еще долго потом он изредка публиковал ИФ повести и рассказы в сборниках На суше и на море). Вот и получается, что выбор, сделанный журналом “Старшина-сержант” был весьма неудачен. И да простится мне такое предположение — судьбу этого журнала это и предопределило. С введением института прапорщиков журнал получил название “Знаменосец” и просуществовал до конца 1987-го года, потом был закрыт, а его бумага пошла на увеличение объема “Советского воина”... ...Стругацких надо было печатать!.. 9. О БЕЗУСЛОВНОМ ПРОГРЕССЕ ФАНТАСТИКИ В “СОВЕТСКОМ ВОИНЕ" Получив вдвое больший объем, “Советский воин” снова начинает печатать фантастику. Уже в 1988-м он перепечатывает повесть В.Рыбина Зеленый призрак — почему-то под названием Ультиматум не принимается. Безусловно, не шедевр, но лиха беда начало. Год 1989 — печатается повесть В.Ми-хановского Операция"Аннамарий’. Снова зловещие планы ястребов — построить неуязвимую ракетную базу на дне глубоководной впадины, управляемую суперкомпьютером. Но сторонники мира не дремлют, на свои средства они снаряжают андроида, и тот ценой своей гибели базу уничтожает. Я ничего против Миха-новского не имею, но эта повесть к числу его лучших вещей не относится. Тогда же печатается рассказ Г.Мак-симовича Заговор генерала Вудворта. Суть — пресеченная попытка доставить на территорию СССР ядерный заряд при помощи управляемого подземохода. (Эх, всяческие вы мои — Победители недр, Дороги вглубь и Пленники пылающих бездн!). Но уже в том же году начинают печататься боевики на грани фантастики типа Месть Посейдона и Кандидат в коммандос — ну, прямо только Шварценеггера на главную роль зови и снимай! (Если только валюты хватит...) С первого номера 1990-го года в “Советском воине” печатается роман Роберта Хайнлайна Туннель в небе в переводе А.Корженевского — чувствуется, что подсокращен, но, впрочем, редакция сразу же все это обозвала журнальным вариантом. Комментарии? Разница между Рыбиным и Хайнлайном, по-моему, ясна всякому. Дальше — больше: в конце 90-го года печатается полный вариант повести Л. и Е.Лукиных Вторжение. Даже годом ранее для военной прессы это было бы немыслимо. А на 1991-й год “Советский воин” обещает Стругацких и Булычева... И дай-то Бог! — 10. ОБ ОЧЕНЬ РАЗНЫХ КНИЖНЫХ ИЗДАНИЯХ НФ ПОСЛЕДНЕГО ВРЕМЕНИ В 1989-м году Воениздат начинает выпуск альманаха Военные приключения (не путать с одноименной серией!). В первом же его выпуске среди обычного ассортимента была напечатана доволь-но-таки неординарная, хотя и оставляющая странное впечатление, повесть В.Заруби на Убить Скорпиона. “Зона" (раньше это называлось “лагерь”) на каком-то острове — скорее всего, за Полярным кругом. Туда прибывает женщина-геолог с заданием что-то там замерить в старых шахтах на предмет наличия каких-то радиоактивных руд— все это, конечно, засекречено. Выделяют ей пять человек "спецконтингента" и сержанта с двумя конвойными. И вот однажды в шахте все поборы у них зашкаливает от какого-то мощного излучения, связь прекращается. Выбираются наружу — оба конвойных, охранявших вход в шахту, мертвы. Вернулись в “зону” — ни одного живого человека. Сержант загоняет "своих” зеков в изолятор и, понимая, что замок их там долго не удержит, собирает все оружие и баррикадируется в управлении вместе с геологом. Связи нет, радиопередачи не ловятся. Вот такая ситуация: отпустить зеков он не имеет права, обеспечить охрану на месте не в состоянии, единственное средство сообщения с материком — катер, но и бросить их на острове он тоже не может, а навигация уже кончается. Плыть всем вместе? От пятерых не убережешься, да и опять же не имеет права... И вот какой наш сержант находит выход: заключает с зеками нечто вроде перемирия, гуляет с женщиной по берегу океана, оставляет ее и “Калашников” с одним патроном в патроннике на берегу, рассчитывая на то, что с первого выстрела убивать не будут или не смогут, а сам лезет купаться (закаленный такой сержант), в плавках — пистолет Макарова в полиэтиленовом пакете. Ситуацию он просчитал верно — зеки идут на захват, пуля уходит мимо, и наш сержант одной обоймой ложит всех пятерых... (То ли дуэль, то ли провокация?!). И остаются они вдвоем с женщиной-гео-логом смотреть навстречу неизвестному будущему... Ну, не знаю я, как это комментировать, написано, во всяком случае, неплохо. В 1990-м году Воениздат выпускает сборник Противостояние, включающий одноименную повесть Хорста Мюллера из ГДР. На фоне этого опуса даже Желтое облако Ванюшина или там Лунная дорога Казанцева выглядят просто шедеврами; впрочем, написана она была, похоже, в те же годы. Суть повести такова: где-то на Западе один умный профессор строит космическую ракету, а к нему в экипаж втирается агент ЦРУ, и полетели они, значит, на Луну. А в это время на советской орбитальной станции один корреспондент из ГДР фотографировал станцию из открытого космоса, отвязался от фала, и вдруг летит метеорит и утаскивает его за собой в пространство. Хорошо хоть, что неподалеку пролетала ракета с братьями по разуму с Ганимеда, подобрали они бедолагу-фотографа и подбросили, значит, на Луну, к тому самому профессору, да еще и капсулу со своими знаниями ему подарили. Агент ЦРУ, не долго думая, эту капсулу похищает, бросает профессора вместе с корреспондентом и сматывается на Землю... Продолжать?.. Там еще бездна событий, и все в том же духе! Ну ладно — переиздал Воениздат в 90-м последний боевик В.Щербакова Чаша бурь (только почему-то в Киевском филиале) — завязалось у них доброе сотрудничество, так сказать. Но Мюллера-то зачем? Как пародию? Да нет, на полном серьезе! Ведь нельзя же забывать о ЦРУ, которое, несмотря на разные там перестройки и гласности, по-прежнему лелеет свои зловещие планы — и эти планы по-прежнему надо обличать и разоблачать! Вот только, видимо, ничего более свежего и лучшего на эту тему не нашлось... И наконец, еще одно начинание 90-го года — начинают выходит сборнички серии “Сокол” — формата “Искателя" и примерно такого же содержания. В 1-й выпуск из фантастики вошли рассказы Р.Шекли Руками не трогать и Дж.Г.Балларда Минус один. И хотя обе вещи уже публиковались ранее, кто скажет, что он против? Только не я... А в последующих выпусках, помимо неизбежного, видимо, Рыбина, обещают также Брэдбери и Лейнстера... И в добрый путь! Только Мюллера больше не надо... Линар АБДУЛИН ИНТЕРКОМЪ 1991 № 2 / 73 https://fantlab.ru/work421439
|
| | |
| Статья написана 25 февраля 2020 г. 20:10 |
Всем известно, что советское общество было охвачено шпиономанией, особенно ударившей по массовой культуре. Все помнят, что фундамент, на котором росли и крепли подростки великой страны, отлит из песенки про коричневую пуговку, фильмов про акваланги на дне и книжек про майора Пронина, отлавливающего подлых шпионов. Это ложная память и ложное знание. Шпиономания в течение двадцати лет усердно раздувалась политическими процессами, но даже те, кто верил, что Тухачевский — немецкий шпион, а Берия — английский, не слишком усердно искали империалистический оскал за маской доброго соседа или сослуживца. Золотая эра шпионских книжек оказалась совсем короткой, уложившись в полтора десятка лет, с середины пятидесятых годов до конца шестидесятых. И быстро стала историей — преимущественно печальной.
Со многими неизвестными Костя Шмель, герой подростковой повести Юрия Томина «Борька, я и невидимка», вышедшей в 1962 году, сетовал на категорическую нехватку кадров для масштабной дворовой игры: «Где взять молодую красивую шпионку? (…) Откуда на дровяном дворе возьмется колхозный сторож Карим Умаров? (Он же — Вернер фон Штраух, он же — мистер Глен Поуз, он же — сэр Арчибалд Дуглас.) А инженер, который должен влюбиться в шпионку?.. А бандит-уголовник?.. А запутавшийся шофер, который развозит агентов на машине директора одного из крупных заводов?» Проблему решали наскоро привлеченные статисты, вооруженные Костиными инструкциями. Генерал должен был говорить: «Это задача со многими неизвестными», а шпион до поимки: «Помните, у нас длинные руки» и «Он слишком много знал», а после: «Нихт» и «Можете меня расстрелять» (в ответ, понятно, на вопросы майора «Ит из э лэмп?», «Гив ми зэ эппл» и «Сэ си бон?»). Двумя годами раньше совсем лапидарное описание шпионской драмы в трагическом Денискином рассказе «Смерть шпиона Гадюкина» выдал Виктор Драгунский: «А на сцене стоял стол, и за ним сидел мальчик в черном костюме, и я знал, что в кармане у него пистолет. А напротив этого мальчика ходил мальчик с бородой. Он сначала рассказал, что долго жил за границей, а теперь вот приехал опять, и потом стал нудным голосом приставать и просить, чтобы мальчик в черном костюме показал ему план аэродрома. Но тот сказал: — Этого вы от меня не добьетесь, гражданин Гадюкин!» В принципе эти цитаты дают исчерпывающее представление о содержании «славных книжечек в зеленых и голубых обложках», от которых просто умирали школьники и многие взрослые читатели. Старт феномену был дан в 1954 году сразу двумя и без того популярными книжными проектами. Повесть «Следы на снегу» Георгия Брянцева, кадрового офицера военной разведки с опытом руководства партизанами и подпольщиками, была его третьей книгой в детгизовской серии «Библиотеки приключений и научной фантастики» и первой, действие которой полностью происходило не в военном прошлом: американских шпионов, убивших инженера ради плана нового промышленного района, чекисты ловили в мирной Якутии. Одновременно воениздатовская «Библиотечка военных приключений», четвертый год выпускавшая книжки про пограничников, летчиков, партизан, армейских разведчиков и контрразведчиков военных лет, вдруг подряд выдала четыре шпионских романа на послевоенном материале — «Над Тиссой» Александра Авдеенко, «Под чужим именем» Виктора Михайлова, а также дилогию Льва Самойлова и Бориса Скорбина «Паутина» и «Таинственный пассажир». Эти книги задали одну из двух главных сюжетных схем советского шпионского романа: американский или английский шпион (зачастую с нацистским или белогвардейским прошлым), замаскированный под веселого советского человека, проникает в СССР, чтобы провести масштабную диверсию, выкрасть чертежи новейшего военного самолета или карту военной базы (ценного месторождения). Зачастую он опирается на «спящих» до той поры агентов, в основном бывших белогвардейцев или фашистских прихвостней, а также использует «втемную» либо вербует нестойких советских граждан — поначалу рефлексирующих интеллигентов, потом легкомысленных девушек, а с конца 50-х — «стиляг», фарцовщиков и любителей красивой жизни. В романе Авдеенко использовалась и вторая сюжетная схема, в которой сюжет сводился к погоне за перешедшим границу нарушителем. В этом деле пограничникам и чекистам помогало сознательное население, в первую очередь пионеры, умеющие замечать не только иностранные буквы на коричневой пуговке, но и странный акцент собеседника, его качественные ботинки, которые сроду не продавались в районе, а также подозрительные умения либо неумения (шофер-недоучка понимает немецкую фразу, молодой инженер отказывается помочь школьнику с домашним заданием по алгебре, малограмотный сторож покупает маслины и в ночи играет на рояле неизвестную музыку — Вагнера, само собой). Великий жанровый почин подхватила вся страна. И молодые, и опытные авторы быстро оценили потенциал стартапа и присоединились к маркетмейкерам. Скоро шпионские книги издавались от Львова («Практика Сергея Рубцова» Николая Далекого) до Владивостока («Линия перемены дат» Арсения Малинского), не говоря уж о разнообразных журналах — от «Знания — силы» до «Огонька». «Библиотечка» быстро укрепилась звонкими именами: Николай Шпанов, фанат авиации и главный алармист предвоенной литературы (автор легендарного «Первого удара. Повести о будущей войне», который то раздавался красноармейцам для тщательного изучения, то изымался после подписания пакта о ненападении), переключился с романов о поджигателях новой войны на «Похождения Нила Кручинина». Вплотную за шпионов взялся знаменитый писатель-прокурор Лев Шейнин. А в 1957 году вышел первый сборник Льва Овалова о майоре Пронине. Эти авторы дошлифовали золотой стандарт, согласно которому шпионский роман должен быть не детективом, а триллером (героем необходимо не столько вычислить преступника, который известен более-менее сразу, сколько догнать его), причем заведомо облегченным: шпиону не положено выполнить злодейскую миссию и вообще сильно начудить. Из этих правил были, конечно, исключения — например, ранние истории про майора Пронина были стопроцентными детективами, но в остальном подчинялись совместно выработанному канону. Слог спокойный, диалоги пространные, углубленный психологизм, натуралистичность, литературная изощренность и экспрессия не приветствуются. Жесткий модульный сюжет: явление агента или обнаружение его следа (парашюта, акваланга, странного происшествия, подозрительного трупа), начало расследования, отвлечение на ложную версию, откат на исходную, новый захват цели, иногда полный контроль ее действий, подготовка ловушки, погоня, схватка, арест, допрос, усталое возвращение к мирной жизни. Протагонисты — молодой горячий лейтенант и ироничный, но отечески опекающий юнца (чтобы отвлечь и раскрепостить сознание сотрудника, и на футбол его сводит, и на курорт вывезет, и даже стакан вина нальет) опытный майор с молодыми глазами и седыми висками. Офицеры носят простые русские либо украинские фамилии (с редкими вкраплениями экзотики вроде Сурена Грачьяна, Ватсона при Ниле Кручинине). Антагонисты — иногда молодые, чаще средних лет обаяшки, неизбежно демонстрирующие пустую душу убийцы и оказывающиеся неприятными чертями из заграничного ада, которые пытаются изгадить наш рай. Их связные — неприятные старики с темным прошлым и вычурными фамилиями. Обе стороны контактируют с огромным количеством советских людей, разных, порой сложных, но почти всегда хороших и искренне любящих Родину — хоть и не любящих доносы. Чекисты их, кстати, тоже не любят — и с печалью вспоминают массовые репрессии, а у некоторых на стене висит портрет невинно загубленного родственника или товарища. Такое отношение было выстрадано авторами, многим из которых возвращение к шпионской теме дало возможность не только заработать, но и просто вернуться из небытия, зачастую совпадавшего с первым приобщением к теме. Что происходит в тишине Шпионский роман появляется там, где ждут шпионов – иногда в только что воевавшей стране, чаще в стране, которая определилась с параметрами войны грядущей. В России первой шпионский сюжет подхватила высокая литература: «Штабс-капитан Рыбников» Александр Куприна был не столько авантюрным, сколько психологическим этюдом о саморазоблачении: журналиста в рассказе насторожил контраст между ура-патриотическими речами вездесущего офицера и его откровенно дальневосточным профилем и манерами. По-настоящему русский шпионский роман родился через десять лет: германская война воспламенила широкопрофильного коммерческого автора Николая Брешко-Брешковского, который в сжатые сроки наколотил пачку книг с показательными названиями: «Шпионы и герои», «Гадины тыла», «В сетях предательства» и «Ремесло сатаны». Героями этим романов были патриотические дворяне и офицеры, противостоящие обольстительным и порочным немецким шпионам. «Провокация, шпионаж, похищение важных бумаг, фабрикация фальшивых документов и, когда надо, убийство, чужими, конечно, руками, — все это пускалось в ход, только б результаты получились благоприятные, только б ослабить Россию» — описанный Брешко-Брешковским злодейский инструментарий определил смысл отечественного шпионского романа на век вперед. И не просто вперед, а с огромным гандикапом. Потому что после революции шпионский роман, как и всякая бульварная литература, исчез. Казалось, навсегда. У послереволюционой литературы нужды в шпионах не было. С одной стороны, экологическая ниша врагов была с перебором занята царскими палачами, белогвардейцами и кулаками-мироедами. С другой — Советская Россия интенсивно готовилась к мировой революции, и в этом режиме любой иностранец мог оказаться более классово близким, чем случайно выбранный соотечественник. Чех служил помощником коменданта Бугульмы, поляки и дети швейцарскоподданных создавали ЧК и ОГПУ, а одним из «Красных дьяволят» был юный китаец, в первой экранизации превратившийся в американского негра и лишь во второй, как все помнят, в цыгана. Вполне терпимым было и отношение к социально далеким литературным героям с транснациональными амбициями вроде мрачного инженера-мизантропа Гарина либо веселого афериста Бендера. Вот тридцать лет спустя герой, усердно косплеящий Остапа Ибрагимовича, непременно оказался бы американским шпионом — как в сатирическом детективе Олега Сидельникова «Нокаут» (1958). Да и чекисты в двадцатые годы воспринимались как революционные ангелы смерти, которых не следует ни восхвалять, ни поминать лишний раз — ни просто обращать на себя их внимание. В этом убедился детский писатель Николай Смирнов, в 1929 году выпустивший недетскую повесть «Дневник шпиона». Ее герой, английский агент Кент, пытался во время гражданской войны выстроить антисоветское подполье на пару с князем-белогвардейцем Долгоруковым. Смирнова вызвали в ОГПУ и два месяца допытывались, где автор нахватался шпионских методов, столь толково описанных в книжке. Смирнов с большим трудом доказал, что вычитал все в английских газетах и книжках про знаменитого Сиднея Рейли, будущего прообраза Джеймса Бонда. Покинув Лубянку, во дворе которой Рейли был зарыт четырьмя годами ранее, Смирнов поспешно дописал «Джек Восьмеркин — американец» и более темы шпионов и иностранцев не касался, сосредоточившись на изучении строек социализма. А чекисты снова стали Теми-Кого-Нельзя-Называть. Еще одним исключением из правила «ни слова про шпионов» оказался знаменитый роман «Человек меняет кожу» (1933) Бруно Ясенского, несколькими годами раньше высланного из Франции. Книга рассказывала о строительстве гигантской плотины при помощи иностранных инженеров, один из которых оказывался, естественно, профессиональным шпионом-вредителем. Ясенский подарил ему биографию и имя бывшего резидента английской разведки в Туркестане Фредерика Бейли. Книга пользовалась огромным успехом, за четыре года выдержала десять переизданий, была переведена на множество языков, причем для английской версии Ясенский заранее написал послесловие в виде открытого письма Бейли. Автор объяснил, что хотел угодить полковнику, который наверняка ведь мечтал вернуться в Туркестан для реванша. Год спустя роман жестко раскритиковал первый секретарь ЦК КП(б) Таджикистана и бывший глава Госиздата Григорий Бройдо — но не за шпионов, а за антитаджикские и антирусские выпады. Ясенский пожаловался Сталину, Сталин цыкнул, Бройдо извинился, через полгода был возвращен в Москву с понижением, потом снова возглавлял издательства, в рекордные сроки наладил выпуск собрания сочинения Сталина, в августе 1941 года сел на 10 лет (в конце войны по болезни отправлен в 10-летнюю ссылку). Ясенского расстреляли за три года до ареста Бройдо. Литературные шпионы тут, конечно, ни при чем. Но то ли с учетом разных казусов, то ли в силу известного изречения про важнейшее из искусств отражать изменения следующего десятилетия был мобилизован исключительно кинематограф. Мы знаем все, мы знаем всех Изменения были революционными — вернее, контрреволюционными. К тридцатым годам идею мировой революции официально пристукнули, ее адептов приструнили либо выслали, а вавилонский интернационализм завели под единую гребенку со строго определенным количеством зубьев: героям книг и фильмов положено быть русскими с небольшим вкраплением комических, но мудрых украинцев, одним вспыльчивым, но страшно порядочным грузином и нерегулярными представителями Северов или Средней Азии. Стартовали массовые судебные процессы, в рамках которых вредители и враги народа все неизбежней увязывались с представителями иных стран. Вряд ли кто-нибудь теперь даже в шутку посмел бы отрекомендоваться сыном турецкоподданного. В газетах и массовом сознании чекисты стали прославляемыми героями не хуже летчиков. Но книг про шпионов почти не было. Зато были фильмы. Уже в 1932 году вышли три картины про вредителей и шпионов, в том числе звуковая «Две встречи», снятая по сценарию живого класика Якова Протазанова, и фильм со знаковым названием «Враг у порога». В первом бывшая белогвардейка становилась женой заслуженного директора, чтобы устраивать диверсии на заводе, во втором коварные шпионки соблазняли юных красноармейцев в ходе приграничных учений. По подсчетам исследователя Александра Федорова, с 1930 по 1935 год шпионы появлялись в восьми игровых фильмах, а с 1936-го по 1939-й — уже в двадцати. Картины с тех пор мало кто смотрел, но звонкие названия «Ошибка инженера Кочина», «Граница на замке» и «На дальней заставе» в советский культурный код врезались. Как врезались и книжные шпионы 30–40-х, которые все-таки существовали: в пределах гетто — газетно-журнального малоформатного, фантастического и детлитовского. Во второй половине 30-х за шпионскую тему дружно взялись детские писатели первого ряда. В стихотворении Сергея Михалкова «Граница» (1937) приграничные пионеры любезно провожали «посланца белых банд, врага, шпиона и диверсанта» прямиком к начальнику заставы, в повести Рувима Фраермана «Шпион» (1937) корейские дети из приморского колхоза помогали поймать притворившегося прокаженным крестьянином японского лазутчика-убийцу, в «Судьбе барабанщика» (1939) Аркадия Гайдара одураченный поначалу школьник в финале стрелял в шпиона и его напарника-уголовника. Смысл неявного госзаказа объяснил Лев Кассиль в рассказе «Дядя Коля — мухолов» (1938), заглавный герой которого, добродушный рыбак и немецкий шпион, вкрался в доверие ребятишек и без малого прикончил одного из них, сына инженера, чтобы украсть чертежи: «Вы бы, — продолжал капитан К., — написали об этом книжечку… Такие вещи не мешает знать и большим, и маленьким». Фантасты смело шли своим путем, не оглядываясь на предвоенные ОБЖ: в «Арктании» (1937) Григория Гребнева, «Генераторе чудес» (1939) Юрия Долгушина, «Пылающем острове» (1940) и «Арктическом мосте» (1941) Александра Казанцева, и, само собой, в «Тайне двух океанов» (1938) Григория Адамова шпион выступал в однообразной роли второстепенного соперника, в меру сил мешавшего победе советских ученых и строителей над соперником номер один — природой. Возможно, это и придало смелости создателю майора Пронина, с юных лет сочетавшему осторожность и некоторую отмороженность. В конце 20-х Лев Овалов с дебютной же повестью «Болтовня» стал звездой молодой пролетарской литературы, но потом погряз в межфракционной борьбе, был всесторонне затоптан за роман «Ловцы сомнений» (РАПП увидел в книге пропаганду троцкизма, а оппозиционеры — подробный донос на троцкистов), сделал ряд карьерных кульбитов и сам попытался затоптать пару молодых талантливых авторов, в том числе Александра Авдеенко. Став редактором художественного радиовещания, Овалов немедленно попросил Сталина выступить по радио 1 мая, найдя для этого удивительный аргумент: «В то время, когда в Германии, например, утро в этом году начнется речью Гитлера, наше приветствие обычно заказывается какому-нибудь литератору». В 1939 году он возглавил журнал «Вокруг света» и чуть ли не на спор затеял серию детективных рассказов об опытном майоре госбезопасности. Овалов начал издалека: действие первых историй происходит сразу после революции. Но постепенно рассказчик дошел до современности — и на всякий случай озаботился разрешением героя, который ему, автору, так прямо и заявил: «С каждым годом борьба с политическими преступниками становится все сложнее и резче. Об этом надо писать и развивать в людях осторожность и предусмотрительность», а встречное опасение — «Ну, скажут, что я раскрываю методы расследования…» — просто высмеял: «Как нет ни одного преступления, абсолютно похожего на другое, так нет и одинаковых методов для раскрытия этих преступлений». Лев Овалов был арестован в июле 1941 года: по собственной версии, за разглашение контрразведывательных методик в повести «Голубой ангел», замыкавшей первый цикл рассказов о майоре Пронине, но, скорее, за старый псевдотроцкистский роман. Овалов провел в лагерях и ссылке 15 лет, дожил до реабилитации и до ураганного успеха своего давнего конкурента Авдеенко. Тот в 1940 году был раскритикован лично Сталиным за сценарий к фильму «Закон жизни», исключен из партии и Союза писателей, ушел в шахту, потом на фронт, дождался личного же прощения Сталина, восстановления в партии и СП и в 1954 году открыл золотую эру шпионских «славных книжечек». Овалов усилил старательно всеми забытый довоенный сборник рассказов, вышедший книжкой незадолго до ареста, «Голубым ангелом», сел писать вторую повесть, потом третью — и майор Пронин стал символом этой эры. А потом она кончилась. Бумеранг не возвращается К началу 60-х формат исчерпал себя, но по инерции продолжал выдаиваться, пока был спрос снизу и не было возражений сверху. Затем сменилось руководство страны. Хрущевские потягушки с Америкой были признаны неактуальными. В конце десятилетия разгром так называемой группировки Шелепина-Семичастного сменил и кураторов культурно-пропагандистского направления в КГБ, вскоре и вовсе была объявлена разрядка международной напряженности. Общественность еще не знала, что «нелегалы» остаются коронкой нашей разведки, а шпионские организации прочего мира действуют иными методами, однако догадывалась, что запасы активных белогвардейцев, власовцев и прочих естественных носителей русского языка должны иссякнуть, а неестественным носителям великий могучий так просто не дается. Теперь читателю было сложнее поверить, что майор Роджерс легким движением языка превращается в садовника Коробкина. Воениздатовская «Библиотечка» закрылась в 1961 году, ей на смену пришла полноформатная серия «Военные приключения», заполнявшаяся проверенными книгами про разведчиков времен войны и милиционеров. Детгизовскую «рамку» помимо этого заполнила хорошая фантастика — шпионы туда больше не лезли. Теперь их уделом были разоблачительные передачи по ТВ и скучные очерки в альманахе «Чекисты», авторы которого указывались «в подбор» на предпоследней странице. В отдельный довольно бойкий поджанр выделилась пограничная тематика, обеспечивавшая выход не только альманахов, но и специализированных журналов, а потом и популярного сериала — дань теме отдали даже литераторы уровня Юрия Коваля («Алый»), а как минимум один заметный автор, Олег Смирнов, посвятил пограничникам каждый звук своей лиры. Забавной сублимацией шпионских романов можно считать и остросюжетные книги Юлиана Семенова, Александра Кулешова, Леонида Млечина, Евгения Коршунова и Ростислава Самбука о загнивании заграницы: действие таких книг происходит в страдающих Европах, Америках и Япониях, никак нас не касаясь. Авдеенко и Овалов писали стандартные соцреалистические романы до глубокой старости и умерли с разницей в год, соответственно в 1996 и 1997 году. Шпионскую тему они забросили тоже практически одновременно: последняя книжка о Пронине, уже генерал-майоре, «Секретное оружие», вышла в 1962-м, последняя часть трилогии «Над Тиссой» — годом позже. Менее знаменитые авторы также разбрелись кто куда, предпочитая не вспоминать литературную шпионскую молодость — как, например, автор культовой в патриотических кругах трилогии «Русь изначальная» Валентин Иванов, посвятивший раннюю повесть таежной погоне молодого зоотехника за диверсантами. Шпионы частично вернулись в плохую фантастику и олдскульные детские приключения, частично переехали в юморески и мультики про схватки доблестных майоров с глуповатыми агентами 008 или 00Х — под песенку Владимира Высоцкого про мистера Джона Ланкастера Пека. Лишь иногда в провинциальных и еще реже в столичных издательствах выходили книги верных теме авторов. Но принципа «шпионы здесь и сейчас» продолжали держаться совсем уж единицы вроде Виталия Горбача, в 1975 году выпустившего в Махачкале вторую книгу дилогии про внедрение цээрушниц в семьи особо важных офицеров «За теневой чертой». Стандартная шпионская повесть Николая Волкова «Не дрогнет рука», написанная в середине 60-х, в 1979-м и 1983-м просто переиздавалась в Красноярске в виде сборника с добавленными милицейскими рассказами. А в столичных книгах бывшие белогвардейцы, предатели или просто замаскированные дворяне оказывались не шпионами, а либо стяжателями (знаменитый «Ларец Марии Медичи» Еремея Парнова и «Беспокойное наследство» Владимира Ишимова и Александра Лукина), либо измученными ностальгией бедолагами («Колесо Фортуны» Николая Дубова). Так было неинтересно, поэтому в регионах время от времени появлялись свежие оммажи шпионскому роману, выглядевшие совершенно аутентичными образцами поджанра параноидальной эпохи. В 1982 году в Таткнигоиздате вышла повесть Зуфара Фаткудинова «Тайна стоит жизни», в которой лейтенанты НКВД ловили зловещих гитлеровских агентов в подземельях предвоенной Казани и Свияжска. Одновременно в журнале «Уральский следопыт» была опубликована повесть Сергея Крапивина «Пять дней шесть лет спустя» (заключительная часть трилогии, начало которой автор писал вместе с младшим братом, знаменитым Владиславом Крапивиным) про пионеров и комсомольцев, ловящих в послевоенных белорусских лесах местного уроженца, ставшего английским диверсантом. Кончина жанра была бы совсем скоропостижной, кабы в конце 60-х не вышла трилогия Олега Шмелева и Владимира Востокова «Ошибка резидента». Она потрясла читателя сюжетом — перевербовка матерого резидента выламывалась из привычного формата, — но особенно множеством мелких и явно подлинных подробностей разведывательной и контрразведывательной работы (впечатлявших даже несмотря на шаблонно модульную фабулу и непременное разоблачение стиляг и фарцовщиков). На повторение такого эффекта рассчитывать не приходилось — просто потому, что другого главного контрразведчика страны, выгнанного с работы, но допущенного к литературному труду, в природе быть не могло: бывший руководитель Второго Главного управления КГБ генерал-лейтенант Олег Грибанов, взявший псевдоним Шмелев, был единственным в своем роде. Однако через пять лет после выхода первой книги трилогии еще больший эффект произвел другой роман, по формальным признакам причисляемый к шпионским. «Момент истины» Владимира Богомолова об охоте на шпионско-диверсионную группировку, способную сорвать неожиданное наступление Красной Армии, безоговорочно относился к «большой» литературе, при этом отличался неимоверным сюжетным и повествовательным драйвом. Богомолов первым и чуть ли не единственным показал, как один человек или маленькая группа может успешно противостоять действиям «сильнейшего государства», в то время как свое сильнейшее государство то и дело пытается все испортить. И уж точно не могло быть второго автора с таким опытом, кругозором, характером и литературным даром. Его и не было. Зато «Момент истины» усилил формирующийся тренд 70-х — первую волну повышенного официального интереса к Великой Отечественной, партизанам и фронтовым разведчикам. Возвращение шпионов могло случиться в середине 80-х: при Андропове и раннем Горбачеве сформировался явный госзаказ на решительный отпор западному влиянию. Но снова откликнулись в основном киношники. После долгого перерыва фильмы про шпионов пошли косяком: «Кольцо из Амстердама», «Смерть на взлете», «Бармен из „Золотого якоря”», «Возвращение резидента» и «Конец операции „Резидент”», «Контракт века», «Мы обвиняем». В большинстве из них шпионы превратились либо в невнятных пропагандистов-вербовщиков, либо в откровенных жуликов, бояться которых непросто и неинтересно. Промышленный шпионаж упоминался вскользь, а тема агентов влияния в политическом и военном руководствах по понятной причине затрагиваться вообще не могла. Литераторы на кампанию почти не отреагировали (документальные книги про тайную войну ЦРУ со всеми на свете не в счет) либо остались незамеченными, как Теодор Гладков с романом 1982 года «Последняя акция Лоренца» (как раз про вербовщика). Даже роман сверхпопулярного Юлиана Семенова «ТАСС уполномочен заявить» (1979) с четкой шпионской линией особой славой не пользовался — в отличие от снятого на его основе сериала (1984). Понятно, что и сериалу невозможно дотянуться до другого многосерийного фильма по книге Семенова, как ихним шпионам невозможно дотянуться до нашенских разведчиков. Но это совсем другая история. https://gorky.media/context/shpion-prishe...
|
| | |
| Статья написана 20 ноября 2014 г. 20:58 |
Не так давно появились книги из очередного литературного проекта Б. Акунина — «Жанры». Называются «Фантастика», «Детская книга» и «Шпионский роман». Прочитав последнюю, я, честно говоря, испытал большое разочарование. Прежде всего, потому что у автора не получилось то, что он заявлял: игра в жанры. Как если бы пришел человек в бильярдную, предложил присутствующим сыграть «американку», а спустя считанные минуты после начала партии выяснилось, что вместо бильярдных шаров он положил шарики для пинг-понга. Так вот, «Шпионский роман» Б. Акунина содержит столько вопиющих нарушений жанра шпионского романа (уже без кавычек), что к финалу попросту разваливается. А начинает он разваливаться чуть ли не с самого начала. Самое интересное, что нарушения эти, как мне кажется, связаны с тем, что автор пытается придать реалистичность персонажам и пространстве произведения — при том, что и герои, и место действия в классическом советском шпионском романе (а именно его канон использовал Б. Акунин) никакого отношения к реализму не имеют. Ибо шпионский роман — роман не приключенческий, а фантастический. И являлся таковым с самого начала. Собственно говоря, эта статья и посвящена рассмотрению тех особенностей шпионского романа, которые позволяют отнести его именно к научной фантастике. Хочу подчеркнуть, что речь идет именно о советском шпионском романе. Многие полагают, что он появился в эпоху тотальной шпиономании в СССР, то есть, в середине 30-х годов. Ничего подобного! Первое официально признанное произведение жанра — «Рассказы майора Пронина» Льва Овалова — вышло отдельной книгой перед самой войной, в начале 1941 года (журнальные публикации появились годом раньше). То есть, когда самые громкие процессы уже отгремели, когда Ежов уже перешел из ранга сталинского наркома в ранг врага народа, а из лагерей вернулась некоторая часть «шпионов». Но даже в этой, первой, книге речь шла о событиях времен гражданской войны, о борьбе ЧК с контрреволюционерами и белогвардейцами. В дальнейшем Л. Овалов описал и похождения своего героя и во время Великой Отечественной войны, и в послевоенном мире, но та книга повествовала о прошлом. Полноценный же шпионский роман — насколько я могу судить, первый — появился чуть позже. И совершенно официально рассматривался и рассматривается как роман научно-фантастический. Это «Тайна двух океанов» Григория Адамова. Вот эта книга — а в еще большей степени, последний роман Г. Адамова «Изгнание Владыки», вышедший сразу после войны, в 1946 году — по сути и сформировали канон советского шпионского романа. Канон, в той или иной степени использовавшийся всеми писателями, обращавшимися к этой теме — вплоть до авторов «Ошибки резидента» О. Шмелева и В. Востокова. До книг Л. Овалова и Г. Адамова шпионская тема иногда появлялась, например, в повести Аркадия Гайдара «Судьба барабанщика» или в романе Бруно Ясенского «Человек меняет кожу», в повести Александра Беляева «Подводные земледельцы» (в чем-то перекликающейся с «Тайной двух океанов»). Но, в отличие от «Рассказов майора Пронина» и «Тайны двух океанов», интересующая нас тема не являлась центральной и не определяла жанровой принадлежности этих книг. Что же на самом деле представляет собою классический шпионский роман? И почему следует относить его к научной фантастике? Чтобы ответить на этот вопрос, прежде рассмотрим: в каком пространстве развивается его сюжет? Какой мир, какое общество является фоном для описываемых событий? Лучше всего это прослеживается в романах Адамова. Благо он, как писатель-фантаст, позволял себе, без всяких оговорок, рисовать не ту страну, в которой жил, а ту, о которой мечтал. И в «Тайне двух океанов», и, особенно, в «Изгнании владыки» приключенческий сюжет перемежается впечатляющими картинами преображающегося мира. Технический прогресс в СССР поражает воображение. Советский народ занят покорением океанских глубин, преобразованием Заполярья, изменением климата, и так далее. Иными словами, перед нами — утопический роман в чистом виде, роман о светлом будущем. О Царстве Добра. Что интересно: ТАКОЕ пространство, ТАКОЙ мир возникает отнюдь не только в романах, имеющих подзаголовок «научная фантастика». По сути, в большей части книг, выходивших в 30 — 50-х годах прошлого века, фоном является не столько настоящее, сколько то самое светлое будущее, но как бы погруженное в сегодняшний день. Это хорошо подметила В. Чаликова в книге «Утопия рождается из утопии»: «Утопизм — универсальный феномен, и ни одно историческое общество не существовало без той или иной формы утопии. Не противоречит этому положению и тридцатилетие нашей истории, прошедшее без социальной фантастики, поскольку настоящее, как оно изображалось в типовом романе 30 — 50-х годов, и было образом идеального общества, благополучного, нарядного, бесконфликтного… Лишенные подлинной социальной фантастики, люди питались суррогатами…» Кстати, тут можно отметить еще и родство весьма популярных историко-революционных эпопей с каноном классических романов-фэнтэзи. Так что в отсутствии или нехватке фантастических произведений любых поджанров в массовой литературе общества они заменяются произведениями, написанными, якобы, в реалистической манере. «Якобы» — потому что на самом деле это именно фантастика — «суррогатная», по выражению В. Чаликовой. Достаточно вспомнить, в связи с этим, например, эпопеи А. Иванова («Вечный зов», «Тени исчезают в полдень»), С. Сартакова («Философский камень»), П. Проскурина и т.д. Иронией истории является то, что литература, которую насмешливо именуют «секретарской», литература, написанная официальными руководителями Союза писателей СССР, в действительности является типичным образцом массовой литературы. Той самой, с влиянием и проявлением которой вышеназванные писатели неустанно боролись. Вернемся к шпионскому роману. Здесь советской стране приданы черты идеального общества будущего: «…Страна счастья и радости, страна высоко поднявшего голову Человека!.. Вдали от тебя — и под толщами вод океанов — всюду чувствуешь врага, зажавшего под железной пятой миллионы братьев, лишенных радостей жизни, света науки и познания мира, лишенных счастья вольного, творческого труда, вынужденных собственными руками строить для себя оковы и тюрьмы! Как не любить тебя, Родина! Тебя, вырвавшую детей своих из нищеты и тьмы! Тебя, осенившую их шелковым знаменем коммунизма, построившую их же радостными руками новый, ликующий Мир для возрожденного в труде Человека!..» (Г. Адамов, «Тайна двух океанов»). А вот фон, на котором разворачивается действие в другой книге Г. Адамова — образцовом шпионском романе «Изгнание владыки»: « К тому времени Советская страна достигла необычайного расцвета и могущества. Тяжелые раны, нанесенные ей когда-то войной с немецким фашизмом, давно были залечены. Разгромив своих смертельных врагов, Советский Союз вновь принялся за прерванное войной мирное строительство. Из года в год страна цвела, росла и ширилась. Уже давно Большая Волга каналами и обширными водохранилищами соединилась с Доном, Печорой и Северной Двиной, получая избыток их вод, чтобы напоить засушливое Заволжье, поднять уровень мелевшего Каспийского моря, лечь просторным, глубоким и легким путем от края до края Советской земли. Древняя Аму-Дарья была направлена по старому ее руслу — вместо Аральского к Каспийскому морю, и там, где когда-то передвигались с места на место, по воле ветров, сыпучие волны мертвого, сухого песка, былая пустыня покрылась белоснежными хлопковыми полями, бахчами и кудрявым руном фруктовых садов. Кавказский хребет был прорезан тоннелями. В гигантские ожерелья из гидростанций превратили советские люди Волгу, Каму, Амур, Обь, Иртыш, Енисей, Лену и, наконец, суровую красавицу Ангару. Энергия этих рек снабдила электричеством огромные области необъятной Страны Советов. В станциях подземной газификации, разбросанных по всему Союзу, горел неугасимым огнем низкосортный уголь, превращаясь под землей в теплотворный газ. Сотни тысяч гигантских ветровых электростанций покрыли поля страны, улавливая «голубую» энергию воздушного океана; крупные и мелкие гелиостанции на Кавказе, в Крыму, в республиках Средней Азии превращали солнечное тепло в электрическую энергию. Приливно-отливные и прибойные станции на берегах советских морей, электростанции, построенные на принципе использования разности температур в Арктике, — весь этот океан энергии, непрерывно вырабатываемой и хранимой в огромных электроаккумуляторных батареях, был в распоряжении советских людей, готов был выполнять для них любую работу…» Разумеется, подобное описание вполне уместно в научной фантастике. Но «Изгнание владыки» — это именно полноценная шпионская история: в центре произведения не столько подробный рассказ о грандиозном преобразовании природы, сколько схватка иностранных шпионов, стремящихся сорвать величественные замыслы «утопийцев» — советских людей, — с органами государственной безопасности. Собственно, главный герой романа — лейтенант госбезопасности Хинский. Менее детализированные, но похожие (особенно, атмосферой созидательного труда) картины развернуты и в книгах Льва Овалова, и в остальных произведениях рассматриваемого жанра. Таким образом, шпионская история — не просто история о том, как в нашу страну из-за границы проникает агент иностранной разведки. Это еще и показ впечатляющих достижений советской страны. Технический прогресс здесь намного опережает технический прогресс Запада. Должен опережать. Без этого сюжет просто рассыпался бы: зачем иностранному разведчику похищать секреты отстающей страны? Но прогресс оборонно-технологический, согласно официальным воззрениям, немыслим без прогресса общественного и нравственного. Потому-то шпионский роман и обладает чертами, характерными для романа утопического. И в этом заключается секрет странного ощущения, возникающего и сегодня при чтении советских шпионских книжек. Об этом ощущении хорошо сказано в рецензии Татьяны Егеревой на переиздание знаменитой трилогии О. Шмелева и В. Востокова: «…Главное обаяние трилогии… в парадоксальном, иррациональном чувстве потерянного рая, которым веет со страниц этих насквозь идеологизированных, практически пропагандистских, очень-очень советских книг. Книг, написанных, казалось бы, заштампованным языком, книг, в которых по определению не может быть никаких мировоззренческих и лирических глубин, но книг при этом действительно невероятно обаятельных. «Сотрудникам комитета госбезопасности стало известно, что чертежница конструкторского бюро одного важного оборонного предприятия Рита Терехова водит подозрительное знакомство с иностранцем. Это пагубно отражается на ее образе жизни, и не исключена возможность, что в дальнейшем девушка переступит грань, за которой начинается забвение государственных интересов»… Мы не помним этой страны. Мы не жили в ней. И не хотели бы жить — но вот потерянный рай, и все тут, ничего не поделаешь. Объяснению этот парадокс не поддается…» Все верно — кроме последней фразы. Объяснению этот парадокс поддается вполне. Да и парадокса тут никакого нет: «потерянный рай», — потому что читаем мы утопические романы, то есть, описание идеального общества, рая земного. Под стать миру и его обитатели, утопийцы: «Двое из этих людей, одетые в ослепительно белые с золотыми пуговицами кители, с золотыми шевронами на рукавах и «крабами» на фуражках, молча осматривали горизонт и гребни далеких валов, глядя в странные инструменты, похожие одновременно на бинокли и подзорные трубы… Все они являлись специалистами высокой квалификации, опытными подводниками, людьми проверенного мужества, смелыми, находчивыми и бесконечно преданными своей великой Родине…» (Г. Адамов, «Тайна двух океанов»). Но что же представляют собою их антагонисты — шпионы? Природа их образов не менее фантастична (надеюсь, читатель понимает, что это определение в данной статье не является синонимом ложности). В утопическом романе, как правило, мир грядущего показан как бы глазами экскурсанта из прошлого. Именно это позволяет автору поставить в центр повествования не только и не столько проблемы научно-технические, сколько нравственные. Экскурсант из прошлого нужен не только для того, чтобы развернуть панораму грандиозного преображения вселенной, но и для того, чтобы подчеркнуть нравственное превосходство людей будущего над людьми прошлого (см. «Полдень» Стругацких, «Каллистяне» Г. Мартынова, «Внуки наших внуков» Сафроновых, и т.д.). И вот эта особенность, характерная для НФ-литература, присуща так или иначе и советскому шпионскому роману. Здесь мы тоже видим общество будущего глазами «экскурсанта». И экскурсант этот прибыл не просто из-за границы. Он — порождение капитализма, а капитализм, по отношению к социализму — прошлое. Во всяком случае, это следовало из официально принятого в СССР марксистского подхода к истории как к процессу смены социально-политических формаций: первобытнообщинный строй, рабовладельческий, феодальный, капиталистический и, наконец, коммунистический, первой стадией которого является социализм. Так что и в этой детали шпионский роман всего лишь использует один из главных принципов канонической утопии. Итак, на фоне впечатляющих картин — научно-технических достижений и нравственного прогресса людей будущего, — действует незваный гость из прошлого. От аналогичного персонажа традиционного утопического романа он отличается только одним, но очень важным качеством: ненавистью к окружающему его миру. Причину ненависти объяснять авторам было трудновато: нормальный человек не может ненавидеть то, что объективно — прекрасно. Поэтому ненависть «экскурсанта» представлялась совершенно иррациональной, словно таящейся в биологической природе этих субъектов, внешне неотличимых от нормальных людей, населяющих гуманистический рай. Собственно, шпион обладал чертами, делавшими его не столько человеком из враждебной страны, сколько существом, появившимся в литературном произведении прямиком из старых легенд и преданий. Судите сами. В романах, например, весьма популярен был такой ход, при котором злодей-шпион для начала втирался в доверие к простому советскому человеку, затем убивал его, чтобы воспользоваться его документами и его биографией. И далее шпион жил двойной жизнью, характерной для оборотня: на людях («днем») он нормальный советский гражданин-труженник («человек»), а вот когда его никто не видит («ночью») он — смертельно опасный враг («волк-людоед»). Чем не классическая для фольклора история оборотня? Да и не только оборотня — сколько существует литература, столько существует и легенд о демонах, принимающих облик конкретного человека и живущих под его именем (начиная с еврейской легенды о царе Соломоне и Асмодее, царе чертей). Вот они, эти персонажи: «Два человека склонились над картой. Их лица были неразличимы, в полумраке мерцали лишь глаза: одни — узкие, косо поставленные, тусклые, равнодушные; другие — большие, горящие, глубоко запавшие в черноту глазниц. Смутными контурами проступали фигуры этих людей». (Г. Адамов, «Тайна двух океанов»). «…Он был восково-бледен. Длинные тонкие губы посерели, изогнулись в натянутой, мертвой улыбке. В его глубоко запавших черных глазах стоял страх. Высокий лоб был покрыт мелкими каплями пота…» (Там же). «…Страшный кровавый глаз взметнулся со злобой и ненавистью. Раздался пронзительный свист…» (Г. Адамов, «Изгнание владыки»). «…Парень высокий, статный, русый, глаза голубые, лицо бритое, голова под машинку острижена… Меня в сон клонит — мочи нет… лег я и точно в яму провалился. Ночью мне сквозь сон какие-то голоса мерещились, какой-то шум, грохот, но проснуться я был не в силах… глаза — племянника нет, руки и ноги у меня тяжелые, точно свинцом налиты…» (Лев Овалов, «Рассказы о майоре Пронине»). «…Как это часто случается, сестры плохо запомнили его наружность. Ольга Васильевна утверждала, что он блондин и красавец, а Елизавете Васильевне, видевшей водопроводчика мельком, показался он темноволосым и неприятным. Обе они сходились лишь на том, что был он высокий и моложавый…» (Там же). «…Но есть некто, гораздо более опасный и ловкий, умеющий принимать всевозможные личины и ускользать от нашего внимания…» (Там же) Эту фантастическую природу персонажей шпионского романа достаточно точно определил Кирилл Данилейко в рецензии на недавнее переиздание классического шпионского романа Николая Атарова «Смерть под псевдонимом»: «…Еще сильнее, чем географические, отличаются жанровые координаты повести Атарова. Как бы нелепо это ни прозвучало, но перед нами — не просто военные приключения, а история о похитителях тел…» И вновь, полностью соглашаясь с автором рецензии, отмечу лишь — ничего нелепого в этом нет. Чудовищное по масштабам преступление, которое в романе Атарова пытается совершить враг (вызвать грандиозную эпидемию, вернее, эпизоотию — массовое заболевание животных), во всяком случае, как это описывается, больше походит на действия черного мага, злого колдуна, не человека — демона из старинных преданий. Тем более, что злодей относится именно к мертвому прошлому — в романе речь идет о разгроме гитлеровской Германии, а преступник как раз и является гитлеровским шпионом. Собственно говоря, все эти «порождения тьмы ночной» в советских шпионских романах частенько обретают биографии нацистских преступников (как уже было сказано, они ведь уже вполне мертвецы — обломки уничтоженного Царства Зла), притворяющихся «нормальными», то есть, живыми, людьми. Тут уже не только мотив оборотничества, но и мотив оживших покойников, сеющих вокруг себя смерть из ненависти к миру живых. Эти чудовища не подлежат перерождению — только уничтожению. По этому варианту развиваются, например, события во множестве книг — от «Над Тисой» А. Авдеенко до «Противостояния» Ю. Семенова. Первый, в чистом виде, роман об оборотне, второй же — скорее, об ожившем мертвеце или злом демоне, овладевающем чужими телами (военный преступник Кротов убивает встречающихся им людей, «превращаясь» на время в убитых). Иными словами, шпионы «засылаются» в нашу страну даже не из-за границы как таковой, а из-за той грани, которая отделяет мир живых от мира мертвых. И это естественно. Если социализм — сегодняшний день, то капитализм, как предыдущая стадия — день вчерашний, то есть, прошлое («отрицание отрицания»). Шпион принадлежит прошлому, а прошлое мертво. Но, как и положено в фантастическом романе (особенность эта пришла прямиком из волшебной сказки), это мертвое прошлое весьма агрессивно: «…Они предлагают соорудить стену у Ньюфаундленда, чтобы остановить холодное Лабрадорское течение, которое идет от берегов Гренландии вдоль берегов Северной Америки и одновременно перехватить Гольфстрим, загородив ему путь в Европу... Исландия оледенела бы, как Гренландия, которая покрыта в настоящее время ледяным щитом толщиной до двух и более километров. Теплые и влажные ветры с Атлантического океана сменились бы северо-восточными арктическими метелями. Начался бы стремительный рост ледников на возвышенностях Северной и Центральной Европы; ледники стали бы спускаться в долины и на равнины, и в короткий срок на нашем материке воцарился бы новый ледниковый период. На Британских островах, во Франции, в Испании и Португалии трещали бы морозы до сорока градусов; Константинополь и Рим под вой пурги тонули бы в снежных сугробах, а европейская часть нашего Союза получила бы климат Восточной Сибири и Якутии...» (Г. Адамов, «Тайна двух океанов»). Жуткая перспектива. Мечта какого-нибудь «безумного ученого» или даже черного мага. И вот оттуда, из мира, где зреют подобные проекты, и приходит герой-антигерой шпионского романа. Есть, правда, книги с несколько иным развитием сюжета, тоже имеющем корни в фольклоре. У всех народов существуют множество сказок о детях, похищенных в раннем возрасте темными силами, воспитанных соответствующим образом и отправленных завоевывать мир Добра во имя мира Зла. В другой версии отец ребенка сам отдает его — по ошибке, по недоразумению, в обмен на помощь, и т.д. Любопытно в этом отношении вспомнить сюжеты двух известных шпионских романов: «Звезды падают в августе» А. Сизоненко и «Ошибку резидента» О. Шмелева и В. Востокова. В «Резиденте» отец главного героя граф Тульев сам отдает своего сына в разведцентр («злому колдуну»), но сын исправляет эту ошибку, и всю хитроумную шпионскую науку («магию») использует уже против Зла, действуя на стороне Добра. А в первом из этих романов ребенок оказывается похищенным. Главный герой в детстве был угнан в неволю в Германию, затем скрыт американцами от советских властей, воспитан в американском разведцентре и направлен в СССР. Здесь с ним происходит, в конце концов, та же метаморфоза, что и с Тульевым-младшим. Как видим, фольклорно-сказочный сюжет в этих романах проходит почти без маскировки. Замечательно то, что и в первом, и во втором случаях перерождение героя происходит после того, как он влюбляется в советскую девушку. Именно возлюбленной раскрывает страшную тайну герой А. Сизоненко, именно любовь толкает «Надежду» на сотрудничество с советскими контрразведчиками. Подведем итог. Мир советского шпионского романа строго дуалистичен, четко разделен на Мир Добра (светлого будущего) и Мир Зла (мертвого прошлого). Любая попытка наделить первый негативными черточками, а второй — позитивными, приводит к крушению авторского замысла. Что, кстати сказать, и продемонстрировал «Шпионский роман» Б. Акунина. Не может утопический мир СССР одновременно быть миром репрессий. Не может он управляться диктатором. Не могут утопийцы, борющиеся против сил зла, отправлять на смерть десятки своих невиновных сограждан — только ради того, чтобы обмануть противника. И, конечно же, не могут порождения зла добиться осуществления своих замыслов — как не может в волшебной сказке победить Кощей Бессмертный. "Окна" (еженедельное приложение к газете "Вести" (Израиль) 07.12.06, с. 30-32 журнал Реальность фантастики, 2006, №8 – с.168-175
|
| | |
| Статья написана 20 ноября 2014 г. 20:10 |
На вступительном экзамене по литературе в одном из московских вузов экзаменатор спросил абитуриента: "В каком звании состоял Максим Максимыч?" Студент, ни минуты не колеблясь, ответил: "Штандартенфюрер!" Реальная история. Я вспомнил о ней не для того, чтобы в очередной раз посетовать на необразованность нынешней молодежи. Как раз приведенный случай вовсе не является подтверждением необразованности. Разве абитуриент виноват в том, что в русской литературе оказались целых два Максим Максимыча, лермонтовский и семеновский? Кстати, второй ведь получил имя от увлеченности автора (и героя) Лермонтовым. А в том, что он оказался известнее и популярнее своего старшего сородича, виноваты, разумеется, Юлиан Семенов, Вячеслав Тихонов, Татьяна Лиознова, сумевшие создать едва ли не первого культового героя советской культуры – Максима Максимовича Исаева (штандартенфюрера Штирлица). Интересно здесь то, что герой этот – разведчик. И, как я полагаю, в культовости, популярности его (по сути – мифологичности), не последнюю роль играет жанр, к которому принадлежит роман "Семнадцать мгновений весны". Именно этот жанр – роман о разведчиках – и будет предметом нашего разговора. Подчеркиваю: "роман о разведчиках", а не шпионский роман.
Явление барона В 1956 году в Киеве вышла книга Юрия Дольд-Михайлика «И один в поле воин». В 1957 она была переведена на русский язык – и немедленно стала, говоря современным языком, бестселлером. Популярность романа, разумеется, в первую очередь определялась не литературными достоинствами (они были, прямо скажем, не выдающегося характера), а исключительно темой. Роман повествовал о советском разведчике капитане Гончаренко, действовавшем в глубоком тылу врага под видом немецкого офицера и аристократа Генриха фон Гольдринга. Таких книг ранее не было. В кинематографе тема советского разведчика в годы войны, правда, затрагивалась – вспомним, например, фильм «Подвиг разведчика» с П. Кадочниковым в главной роли. Уже появились – на год раньше романа Ю. Дольд-Михайлика – беллетризированные воспоминания Героя Советского Союза Д. Н. Медведева «Это было под Ровно», где рассказывалось о деятельности разведчика Николая Кузнецова, надевшего маску немецкого офицера Пауля Зиберта. Но в художественной литературе роман "И один в поле воин" стал первой ласточкой. Причем, не только в Советском Союзе, но и в мире. Можно сказать, что в 1956 году в СССР родился новый жанр приключенческой литературы – похождения разведчика в чужой, открыто враждебной стране – под личиной врага, офицера вражеской армии. Прочие произведения – и знаменитый роман Курта Воннегута «Матушка ночь», и, конечно же, семеновская сага о Штирлице, – появились несколькими годами позже. Впрочем, о родственной связи советского и американского романа, а также о приоритете первого, можно говорить, разумеется, условно. Вряд ли Воннегут читал сочинение Дольд-Михайлика и, при всем желании, вряд ли мы обнаружим следы какого-то влияния основоположника на книгу классика современной американской литературы. Так что, хотя и в мировой литературе приоритет остается за советским писателем, но это, конечно же, приоритет формальный. Иначе обстоит дело с литературой советской. Романы "Щит и меч" Вадима Кожевникова, "Семнадцать мгновений весны" Юлиана Семенова, "Операция "Викинг" Николая Леонова, другие, написанные впоследствии на столь любимую читателем тему, создавались под очень сильным влиянием романа о похождениях капитана Гончаренко. Даже документальные (во всяком случае, старавшиеся выглядеть таковыми) произведения (вроде второй части повести Льва Гинзбурга "Бездна"), использовали во множестве приемы, впервые опробованные украинским писателем. Куда интереснее рассмотреть влияние романа «И один в поле воин» на другой жанр – на советскую научную фантастику. Тем более, что в статье, посвященной антиподу советского романа о разведчиках – советскому шпионскому роману (см. "Потерянный рай шпионского романа") мы показали, что шпионский роман как раз относится именно к фантастической литературе. Что же можно сказать по поводу романа о разведчиках? Действительно ли они представляют собою два разных жанра? Или же их различие исчерпываются стандартной шуткой насчет того, что, дескать, "наши" – это хорошие разведчики, а «не наши» – плохие шпионы? Разумеется, дело не в терминах и не в авторском отношении к центральным персонажам. Различия куда глубже и принципиальнее. В шпионском романе перед нами предстает утопия глазами антигероя – оборотня, существа инфернальной, адской природы. Чьими же глазами видит его читатель мир в романе-антиподе?
Прогрессор Штирлиц Собственно говоря, действие романа о разведчике развивается в том же мире, что и действие шпионского романа. Там ведь тоже, как мы уже говорили, присутствует мир живых рядом с миром мертвых. Но если в шпионском романе порождение последнего проникает в мир живых, то в романе о разведчике мы видим обратный процесс. В отягощенное множеством социальных пороков общество проникает посланец будущего – общества идеального. Для чего? А вот это и есть самая интересная и важная особенность. Антигерой шпионского романа проникает в мир будущего, в мир Добра для того, в первую очередь, чтобы его уничтожить. Такова сюжетообразующая идея. Но сверхзадачей является показ утопического мира. Как ни странно, но негативный персонаж, шпион-оборотень, одновременно является глазами читателя, читательской маской. В романе о разведчике такой сверхзадачей является показ мира антиутопического. И, поскольку, символом абсолютного Зла в современной истории стал нацистский Третий рейх, то и первой антиутопией, в которую попадает представитель мира будущего, стала Германия времен Второй мировой войны. И вот что любопытно. Сенсационность самой темы романа "И один в поле воин" закрыла некоторые детали этого произведения. Ну, например: чем занимается в глубоком тылу врага герой-разведчик? С какой целью он, вообще говоря, отправлен? Для чего так долго готовился к секретной миссии? Ни на один из этих вопросов в романе невозможно найти ответа. То есть, он влюбляется, помогает подпольщикам и участникам французского Сопротивления. Есть, правда, один эпизод, в котором Генрих фон Гольдринг выезжает на Атлантический вал и делает там снимки укреплений – с помощью специального фотоаппарата, вмонтированного в пуговицу. Можно, конечно, объяснить его ничегонеделание тем, что "И один в поле воин" первым прикоснулся к табуированной для советской литературы теме. Но есть и иное объяснение. Сверхзадача этого произведения – показ Мира Зла. Того самого, который был побежден Советским Союзом – осуществленной утопией, то есть, Миром Добра. И потому главное занятие советского разведчика, героя этого романа – быть глазами читателя, служить читательской маской в опасном путешествии в антиутопию. В то же время серьезным эстетическим недостатком этого романа была невозможность дать правдоподобное объяснение такой пассивности Гольдринга-Гончаренко. А вот в "Трудно быть богом" – в книге, фактически, относящейся к тому же жанру, это объяснение вполне удалось. Сотрудник Института экспериментальной истории Антон, надев личину благородного дона Руматы Эсторского, занят сбором информации об инопланетном средневековом королевстве Арканар. Ничего более ему не только не поручают – запрещают категорически, за исключением спасения тамошних "интеллигентов" – книгочеев. Правда, на свой страх и риск он помогает еще и местному "Сопротивлению" – Арате Горбатому, вождю повстанцев. В самом тексте столь часто говорится о фашизме, о средневековом фашизме, о капитане Реме и серых штурмовиках, что аналогии с романом о советском разведчике в немецком тылу напрашиваются сами собой. Собственно говоря, и подготовка "земных" посланников ничем не отличается от подготовки разведчиков-нелегалов. Помните? "Мы здоровые, уверенные ребята, прошедшие психологическое кондиционирование и готовые ко всему. У нас отличные нервы: мы умеем не отворачиваться, когда избивают и казнят. У нас неслыханная выдержка: мы способны выдерживать излияния безнадежнейших кретинов. Мы забыли брезгливость, нас устраивает посуда, которую по обычаю дают вылизывать собакам и затем для красоты протирают грязным подолом. Мы великие имперсонаторы, даже во сне мы не говорим на языках Земли. У нас безотказное оружие – базисная теория феодализма…" Рассматривая повесть Стругацких, можно лучше понять фантастическую природу рассматриваемого жанра, в том числе, и его первой книги. Если "И один в поле воин" открыл тему (и жанр), то "Трудно быть богом" словно проявила его основные принципы, дала исчерпывающее объяснение и поведению героев, и сути жанровой природы: шпион из Будущего в мире прошлого. Представитель Утопии – в Антиутопии. Таким образом, роман о разведчике, так же, как шпионский роман, следует отнести не к приключенческой, а именно к фантастической литературе. Роман о разведчике – это вариант советского антиутопического романа, заполнявший лакуны в массовой литературе советского периода. Мы не могли читать Замятина или Оруэлла – и довольствовались Дольд-Михайликом и Юлианом Семеновым, показывавшими нам то же самое, что и запрещенные цензурой писатели: мир победившего зла, тупик цивилизации, государственные машины, подавляющие личность – и т.д. И, коль уж мы вновь упомянули Юлиана Семенова, следует обратить внимание на то, что именно это произведение – безусловная вершина жанра – четче всего обнаруживает свою связь с фантастикой. Вернее сказать, свою фантастическую природу. Я имею в виду отнюдь не то, о чем писали многие критики (и в отношение романа, и в отношение экранизации). Дело не в неправдоподобии сюжетных коллизий и общего фона произведения. Дело совсем в другом. Дело в том, что сквозь семеновскую Германию явственно проступают черты инопланетного Арканара. А под мундир штандартенфюрера Румата Эсторский… то есть, прошу прощения, Штирлиц-Исаев не забывает надеть металлопластовую рубаху. Вообще, "Семнадцать мгновений весны" содержит такое количество отсылок к повести Стругацких, что влияние "Трудно быть богом" на роман Семенова видно, что называется, невооруженным глазом. Штирлиц-Исаев, по отношению к нацистскому окружению, такой же представитель будущего, утопического общества, как и Антон-Румата. И чертами характера они похожи. Он столь же ироничен, интеллектуален, не чужд поэзии, проницателен, но главное – он носитель иной морали, иной этики, нравственности будущего. И это, скажем, всего лишь один момент. Куда любопытнее обратить внимание на весьма прозрачные аналогии. Дон Рэба подозревает, что Румата носит маску, что он – не тот, за кого себя выдает. И в то же время, он стремится к сотрудничеству с этим загадочным "человеком из могущественных заморских стран". А в малоудачном продолжении "Семнадцати мгновений" – "Бомбе для председателя" – бывший сослуживец Штирлица признается: "Мы знали, что Штирлиц работает на иностранную разведку, но не знали, на какую". Еще любопытнее сопоставить разговор Руматы с доктором Будахом – и беседы Штирлица с пастором Шлагом. Они удивительно похожи. Правда, столь же похож на диалог Румата – Будах и диалог Клаус – Шлаг. А ведь Клаус – враг, провокатор, агент СД… Вернее – личный агент Штирлица; кстати, еще один отсыл к "Трудно быть богом" – у Руматы тоже были несколько личных агентов, работавших на него, но не знавших, чем он занимается в действительности. Штирлиц-Исаев же и наказывает Клауса смертью. И в этом, казалось бы, принципиальное отличие его от Руматы. Семенов наделил своего героя правом на убийство. Но убийство Клауса – единственное, которое совершает Штирлиц на протяжении всего романа. К тому же Клаус, как ни странно, похож на Штирлица – так же, как обезьяна похожа на человека. Это искаженное (морально искаженное, в первую очередь) отражение героя, его заниженный, отрицательный двойник. И погибает он как самозванец – ведь разговор с пастором Шлагом содержит мысли самого Штирлица. Вот за самозванство агента и карает герой. Кроме того, Штирлиц становится Прогрессором – именно с этого эпизода. Убив Клауса (своего отрицательного двойника!), он начинает действовать в том направлении, которое, фактически, должно вывести поддавшееся злым силам общество на верную дорогу. От тьмы – к свету… Но, впрочем, я хочу сказать не столько о том, что некоторые страницы "Семнадцати мгновений весны" – это калька с "Трудно быть богом". Речь идет о том, что роман о разведчике, в той же степени, что и шпионский роман, является, по сути, романом фантастическим. Фантастика же и детектив (а фантастический детектив, к которому, по сути, оба этих жанра могут быть отнесены, в особенности) как нельзя шире демонстрируют обращение к мифологическим архетипам. Потому-то антиутопия – это не просто демонстрация нежелательного направления социального развития. Зададимся вопросом: где разворачивается действие "романов о разведчиках"? Я имею в виду не географическое обозначение страны, а сущностную природу мира, описываемого в произведениях интересующего нас жанра.
Порядок, спокойствие, неподвижность В романе Вадима Кожевникова "Щит и меч" чрезвычайно любопытны сцены, в которых главный герой, советский разведчик Вайс-Белов, с группой репатриантов немцев перебирается из советской Латвии в Германию. "Но никто из pепатpиантов не pешался войти ни в один из трех предназначенных для них вагонов. Все ждали какого-то указания, а от кого должно было исходить это указание, никому из них ведомо не было… Всеобщее возбуждение затихло, на физиономиях вновь появилось выражение покорной готовности подчиняться любому pаспоpяжению… Странным казалось только то, что они ни с кем не прощались… Этих отъезжающих никто не провожал…" Прямо скажем – похоронная атмосфера. Тревожная и мрачноватая. Не за границу люди собрались, а на тот свет… А вот – прибытие в Третий рейх: "Внезапно поезд судорожно лязгнул тормозами, как бы споткнувшись, остановился. По проходу протопали немецкие солдаты в касках, на груди у каждого висел черный автомат. Лица солдат были грубы, неподвижны, движения резкие, механические. Вошел офицер – серый, сухой, чопорный, с презрительно сощуренными глазами. Пассажиры, как по команде, вскочили с мест. Офицер поднял палец, произнес негромко, еле раздвигая узкие губы: – Тишина, порядок, документы. Возникло ощущение, что этот взгляд пронизывает его насквозь и на стене вагона, как на экране, в эти мгновения возникает не его силуэт, а трепещущий абрис его мыслей. Забрав документы у последнего пассажира, офицер теми же тяжелыми, оловянными словами объявил: – Порядок, спокойствие, неподвижность…" Неправда ли – эти два коротких эпизода больше напоминают переход героя их мира живых в мир мертвых – мир потусторонний, где царит неподвижность, где Стражи Ворот насквозь видят жалкие трепещущие души, читают их мысли. И, конечно же, живому человеку трудно притворяться мертвым – гораздо труднее, чем реальному разведчику пользоваться чужими документами и чужой биографией: "Только сейчас Иоганн понял, как неимоверно тяжко ему носить ту личину, которую он на себя надел. Несколько минут избавления от нее принесли ему чувство, сходное с тем, которое испытывает человек, на ощупь ползший во мраке по нехоженой горной тропе над бездной…" В статье "Потерянный рай шпионского романа" мы уже говорили о том, что местом действия в нем является утопия, утопическое общество. Уже приведенные цитаты показывают, что место действия романа о разведчиках менее всего похоже на утопию. Мрачный край механизмов, оловянных слов, тотального контроля над мышлением и поведением, тотальной слежки всех за всеми. Двоемыслие, официальная ложь, человеконенавистничество. Словом – полная противоположность утопии. То есть, антиутопия. Действительно, прочитав вышеназванные романы (и им подобные), нельзя не отметить сходство описываемого в них общества с тем, что показывают нам такие классические антиутопии, как "1984" или "Каллокаин" Карин Бойе. Собственно, без сходства мира советских антиутопий с плакатным Рейхом, антиутопии в советской литературе были бы попросту невозможны. Тот же "Каллокаин", показывающий тоталитарное государства не менее выразительно, чем "1984", благополучно вышел в Советском Союзе только из-за того, что герои в ней обращаются друг к другу не "товарищ" (как у Оруэлла), а "соратник". Итак, нацистская империя в этих романах больше похожа не на реальную Германия времен Адольфа Гитлера, а на вымышленные державы антиутопических книг. Следует признать, что сходство, разумеется, неслучайно. Реальные черты нацизма (расовая доктрина, сожжение книг, антихристианство и т.д.) легко укладываются в жанровые рамки. Но, как уже было сказано, куда больше эта Германия походила на оруэлловский "Ангсоц". И еще одна чрезвычайно важная деталь: в советской идеологии фашизм однозначно рассматривался не только как высшая и естественная стадия развития империализма, но и как возврат назад, как некое "новое средневековье" – с его публичными казнями, нетерпимостью к инакомыслию и тому подобными признаками "современного варварства". Можно сказать, исторический плюсквамперфект, не просто прошлое, а очень далекое прошлое, так сказать, двойное прошлое. Это и высшая стадия развития империализма (то есть, социально-экономической формации, непосредственно предшествующей социализму), и возврат к средневековью, более отдаленному этапу, уже, казалось бы, канувшему в Лету. Вот отсюда-то, от принадлежности этого мира к Прошлому, и возникает в книгах рассматриваемого жанра сходство его с миром потусторонним – то самое сходство, которое иллюстрируют приведенные выше цитаты из романа В. Кожевникова. Хочу тут заметить, что именно в силу обилия литературных недостатков "Щита и меча", это произведение "секретарской" литературы обладает наиболее откровенными жанровыми особенностями: характеры шаблонны, то есть – ближе всего к маскам, а для описания мира у автора не хватает ни знаний, ни фантазии – вот и остается рисовать его стандартным Миром Зла. Но это так, к слову. Антиутопия – по сути, осовремененный путеводитель по Аду, по миру смерти. И в романе о разведчике это прослеживается особенно откровенно. Ибо перед нами не просто антиутопия, но экскурсия по миру прошлого, не желающего умирать. Мира, оказавшегося во власти зла. Герой же (неважно, зовут ли его Штирлиц, Румата или Гольдринг) проникает туда, в преисподнюю, побеждает – и возвращается оттуда. И не просто возвращается, но "выводит" к жизни (в утопию, к райским кущам) целые народы! Сошествие во ад, изложенное языком современной массовой культуры. Такой герой – типичный эпический герой, настоящий полубог, в одиночку справляющийся с полчищами порождений ада, – не может не стать культовой фигурой. Особенно если в дело вступает не только литература, но и кинематограф. И потому еще не раз и не два абитуриенты на вопрос о звании Максим Максимыча будут отвечать: "Штандартенфюрер". http://dkluger.livejournal.com/205776.html журнал Реальность фантастики, 2007, №8 – с.163-169
|
|
|